Оцелот выходит на охоту - Лариса Логинова

В этом отношении мне тоже повезло, прямо как у Владимира Семеновича: «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом», да и темпераментом обижен не был, во всяком случае, пока еще никто не жаловался. Безвременно погибшая благодетельница часто меня с кошаком сравнивала, только не с белым пушистым плоскомордым персом, нет.

Я больше похож на тех котов, которые ведьм сопровождали: черных и зеленоглазых, только усов нет, терпеть не могу растительность, но шерсть, то есть волосы, действительно черные, а глаза – ядовито-зеленые. Не выношу их, всегда мечтал быть голубоглазым блондином. Шучу. Блондинок обоих полов я тоже не люблю. Я вообще мало кого люблю, но это точно никому не надо. Мой охуенно богатый внутренний мир только мой.

Телом я тоже на кота похож, только на ориентального, такой же поджарый, худощавый, подтянутый, но уши и нос, к счастью, от четвероногого собрата отличаются, иначе на меня вряд ли кто посмотрел бы, разве что из жалости. И давали бы мне только самые страшные шлюхи, да и то – по пьяни, если бы я был таким же ушастым и носатым, как тот пресловутый ориентал. А мне не только радостно дают и просят взять, но еще и платят за это.

Эдакая компенсация за отсутствие у родителей пары-тройки лимонов евриков, должно же было хоть в чем-то повезти, иначе только вешаться и оставалось бы. Очкастый прыщавый ботаник может рассчитывать на место курьера или дворника, а мне сей облагораживающий двуногую обезьяну труд просто противопоказан. Благодаря внешности я могу заработать, не глотая пыль. Впрочем, глотать тоже иногда приходится, но в последнее время – всё реже.

Когда я учился на четвертом курсе, мне удалось устроиться журналистом в одну бульварную газетенку. Я очаровал главного редактора «свежестью пера, нестандартностью мышления» и шикарным минетом, но о последнем пункте, как говорится, пресса умалчивает. Музыка играла не очень долго, вскоре наш печатный орган был поглощен какой-то крупной медиа-группой, и новая хозяйка первым делом устроила капитальную чистку рядов. Её метла, с которой бизнес-леди лихо спрыгивала каждое утро, свистела и поднимала в воздух кучи пыли, расчищая место для новых сотрудников.

Меня метла только слегка «погладила» по хребту за бардак на рабочем месте, потому что хозяйка сразу и безошибочно разглядела во мне такого нужного ей кота, знающего туеву хучу сказок и эротично мурлыкающего на ухо. Я очень быстро понял, когда можно выпустить когти и гордо фыркнуть, когда – зашипеть и выгнуть дугой спину, а когда – нежно и томно мурчать и тереться о ноги хозяйки, жмурясь от удовольствия. Я всегда был именно таким, как она хотела.

У нее тоже имелась тайна – хозяйка любила смотреть, как я, вытянувшись на ее роскошной постели, ласкаю себя. Она смотрела, а иногда – снимала это безобразие на камеру. То, что происходило потом, она тоже снимала, установив камеру на штативе, так что опыт съемок в домашнем порно у меня тоже есть. Весьма богатый и своеобразный опыт, потому что в одну из таких ночей я понял: делать это на камеру мне нравится по-настоящему. Нет, не просто нравится. Меня это просто напросто перло, как малолетку, впервые увидевшего порно. Я не знаю почему, но это заводило куда сильнее хозяйки «бальзаковского возраста».

Но особый кайф я испытывал, когда пересматривал фильмы сам. Крышу сносило напрочь, я сходил с ума от того себя, который страстно и умело занимался любовью, а свою партнершу просто не замечал. Для сравнения я просмотрел кучу фильмов, как обычного, так и гей-порно, и только один раз меня зацепило точно так же.

У того парня была шикарная татуировка – украшающее спину дерево. И так хотелось очертить каждую ветку сначала пальцами, потом – языком, а потом… Он был так же хорош, как и я сам, и его я бы с наслаждением трахнул, но… Познакомиться в реале возможным не представлялось, а дрочить на него, как последний лузер, я не собирался. В память об этом красавчике эльфийского вида я сделал такую же, как у него, татуировку. Нет, не дерево. Отдать на растерзание спину у меня не хватило духу, а вот замОк над сердцем наколол и не жалею.

Страсть к смазливому порноактеру, к тому времени уже покинувшему сцену, прошла, а символичный рисунок остался. Моё сердце тоже заперто. Как бы пафосно это ни звучало, но суть отражает идеально: не хрен ломиться без приглашения, пока что мне и самому с собой очень даже неплохо.

Ставя точку в автобиографии, скажу, что сейчас у газеты, в которой я работаю, уже третий по счету хозяин: толстый, потный, отвратный мужик. На моё счастье он просто супер-натурал, так что участь быть погребенным под слоем его жира мне не грозит.

А недавно он заказал статью о нашумевшем законопроекте «О введении ответственности за пропаганду гомосексуализма и педофилии» среди молодежи. Я уржался, пока ее писал, и даже пару банок какой-то слабоалкогольной гадости всосал и почти пачку выдолбил, потому как писать такое на трезвую голову просто не мог. Но именно этот заказ стал поворотным пунктом и подарил мне новое увлечение, открыл мир, которого я тогда не знал, сделал мою жизнь чертовски интересной.

***

На тот сайт я наткнулся совершенно случайно, просто перешел по какой-то ссылке, вчитался и охренел. Велика сила печатного слова, а что же говорить о непечатном? Эти самые непечатные слова лезли на меня со всех сторон, выпрыгивали из-за углов новых абзацев, таились в длинном перечне извращений, которыми обещали побаловать авторы этих… сочинений. На несколько мгновений я завис и тупо пялился в монитор, а потом начал читать.

К утру у меня раскалывалась голова, в свете глаз можно было проявлять фотопленку, но статью я накатал. Что может громче заявить о популярности однополой любви, чем огромное количество опусов, разной степени безграмотности, повествующих о том, как круто быть геем. И в какой восторг приходят окружающие, узнав, что ты, оказывается, «не такой».

Большей хрени я в жизни не видел. Блин, мне двадцать пять, я не помню, кого в моей жизни было больше женщин или мужчин, но родители до сих пор ничего об этой стороне меня не знают. Держать это в тайне просто, когда бываешь дома пару раз в год. Легко изобразить послушного мальчика и мило улыбаться очередной кандидатке в жены, с которой меня знакомит мать. Я знаю, что ей нельзя волноваться, любой стресс может спровоцировать рецидив и адское колесо: облучение – операция – химиотерапия, закрутится снова, если это случится по моей вине – никогда себе не прощу. Я знаю, что мать родила меня вопреки запретам врачей, у неё очень слабое сердце, и еще одной операции она просто не выдержит. Чуть раньше я уже писал, что мало кого люблю в этом мире, но родители входят в этот очень короткий список из трех имен.

А потому я говорю комплименты провинциальной дурочке, глядящей на меня, стильно и дорого одетого, как на сказочного принца. Прямо Иван-царевич, которому иногда так хочется превратиться в серого волка. Себя она видит в диапазоне от Золушки до царевны-лягушки, не зная о том, что мне совершенно не нравятся трудолюбивые скромные замарашки, а целовать жабу, холодную и скользкую, буду только под угрозой расстрела через повешенье.

Все смотрины заканчивались одинаково: я провожал «невесту» до дома, галантно чмокал на прощание в щеку, вежливо уклонялся от приглашения зайти «на чай» и записывал номер телефона, по которому никогда не звонил. Когда мать интересовалась, как у меня дела на «любовном фронте», отговаривался кучей дел и полным отсутствием времени. Она сокрушалась, сочувствовала, жалела меня и начинала подыскивать новую кандидатку.

Отец. Если он узнает, что сын трахался с мужиками, да еще и за деньги, никогда мне этого не простит. Нет, он не будет орать и указывать на дверь со словами: «Ты мне больше не сын» и «Я тебя породил, я тебя и убью». Я просто перестану для него существовать, умру, как сын, как личность, как человек. Он ни слова не скажет матери, потому что привык заботиться о ней и оберегать, он – настоящий мужчина и потерять его уважение мне просто страшно.

Вот потому я и молчу, засунув язык глубоко в собственную задницу, пью с отцом пиво и езжу на рыбалку, хоть ненавижу рано вставать и пялиться на поплавок в течение нескольких часов. Я знаю, что потом будет обязательная, сваренная на костре уха под водочку и долгий разговор «за жизнь». Отец тоже начнет намекать, что мне пора остепениться, ведь мать так хочет внуков, а я, опрокидывая очередную стопку и закусывая дымом, пообещаю, что вскоре обязательно женюсь.

Вот такой я лицемер: мне похрен с кем спать, но я не хочу, чтобы эта грязь забрызгала родителей. Это моя грязь. Возможно, родись я геем или стань им по большой любви, всё сложилось бы иначе, но мне тогда тупо хотелось жрать и нечем было заплатить преподавателю, любящему «конверты». Нечем, кроме себя самого – наивного и невинного провинциального дурачка. Впрочем, я на него не в обиде. Всё было очень нежно и настолько приятно, насколько вообще возможно в первый раз, да и проблем с зачетами у меня больше не возникало. Натуральный обмен. Симбиоз, мать его.